МБУК «Библиотека Горненского городского поселения» принимает участие в межрегиональной акции «Серафимович.160».
Организатор: Библиотека имени А. Серафимовича МБУК Ростовская-на-Дону ЦБС.
Серафимович (настоящая фамилия - Попов) Александр Серафимович (1863 - 1949), прозаик.
Родился 19 января в станице Нижне-Курмоярской. Области Войска Донского, в семье казачьего есаула. Когда Александр появился на свет в 1863 году, в казачьей семье, бабушка, принимавшая роды, сказала: «Дюже удачливый и способный будет и Господом будет хранимый». Возможно потому, что родился «в рубашке» и в святой день 19 января - в праздник Крещения.
Детские годы провел в казачьих полках в Польше. В 1873 семья вернулась на Дон в станицу Усть-Медведицкую. Поступил учиться в классическую гимназию.
Смерть отца и материальные лишения осложнили жизнь, но гимназию окончил и в 1883 поступил на математическое отделение физико-математического факультета Петербургского университета. Чувствуя нехватку знаний, посещает дополнительные лекции отдельных профессоров на юридическом и естественном факультетах и штудирует общественно-экономические науки. Сближается с революционно настроенными студенческими кругами. В 1887 был привлечен к дознанию по делу А.Ульянова и сослан в Архангельскую губернию под надзор полиции, где пробыл три года.
Вернувшись на Дон (1890), установил связи с местными народовольческими группами, ведущими пропаганду среди рабочих.
Впечатления от ссылки нашли отражение в его первых рассказах - "На льдине"(1889), "Снежная пустыня", "На плотах" (1890), отмеченных Успенским и Короленко. В эти годы работает в провинциальных изданиях "Донская жизнь", "Приазовский край", живет уроками. В 1901 выходит первая книга Серафимовича - "Очерки и рассказы", - решившая судьбу писателя: он переезжает в Москву (1902) и всецело отдается литературной и журналистской работе.
Знакомится с Горьким, сотрудничает в издательстве "Знание", которое в 1903 - 08 выпустило трехтомник его рассказов.
Во время первой мировой войны был на фронте в составе санитарного отряда, о чем позднее напишет в очерках и рассказах.
С первых же дней Октябрьской революции активно включился в культурное строительство молодой республики: заведовал литературно-художественным отделом "Известий", агитмассовым отделом Моссовета, был военным корреспондентом "Правды".
Главной книгой Серафимовича стал роман "Железный поток", который он писал два с половиной года (опубликован в 1924), стремясь передать правду "...не фотографическую, а ... синтетическую, обобщенную".
В 1930-е Серафимович выступил с серией очерков о коллективизации - "По донским степям", с рассказами о прошлом и настоящем.
Во время Отечественной войны, несмотря на свой преклонный возраст - более 80 лет, - выезжал на фронт в район Орловской битвы. Умер А.Серафимович в Москве 19 января 1949.
Александр Серафимович - явление необыкновенное, всё, что он писал – он писал сердцем, пропуская через свою душу. В своих произведениях он правдиво показал жизнь народа до революции. Много своих рассказов он посвятил детям. Один из таких рассказ «Три друга» был написан в 1930 году. Этот рассказ про обыкновенного мальчика, который жил вместе с отцом и матерью. Каждый день он кормил скот, выводил телят на гору, возил отцу на покос хлеба и пшена, глядел за сестрой... И был у него собственный живой уголок.
А.С.Серафимович
Три друга
I
Утреннее не жаркое еще солнце чуть поднялось над соседской хатой и сквозь вербы задробилось золотыми лучами, а семилетний Ванятка уже слез со скамейки, где ему стлала всегда матка, и выбрался из душной хаты.
Мать, худая и костлявая, с головой, повязанной ушастым платком, кидала на дворе зерно и кричала:
- Кеть, кеть, кеть, кеть!..
К ней со всех сторон бежали куры, индюшки, неуклюже раскачиваясь, спешили утки, гуси. Свиньи, приподняв уши и похрюкивая, тоже торопились, разгоняя птицу, а мать на них кричала:
- Та це!*
______________
* Та це - по-украински: прочь.
Ванятка ухватил хворостину и, радостно визжа, стал гонять хрюкавших и подвизгивавших свиней.
- Гони их на улицу! - закричала мать.
Ванятка, забегая то спереди, то сзади, стегал хворостиной кидавшихся во все стороны свиней. Свиньи не выдержали и побежали в раскрытые скрипучие жердевые* ворота. Только лишь старый кабан с нависшими изо рта желтыми клыками угрожающе остановился, повернувшись мордой к Ванятке, как будто говорил:
______________
* Жердевые ворота - сделанные из жердей; жердь - срубленное и очищенное от веток высокое и тонкое дерево.
- Ну, ну, подойди, подойди!..
Ванятка знал, что кабан не одну собаку запорол клыками. А отец рассказывал, что в лугу распорол брюхо лошади, наступившей на поросенка. Лошадь оттащили в озеро, а когда она там расползлась, ее растащили рыбы и раки.
Ванятка подбежал к кабану, который был выше его, и, чуя его горячее и вонючее дыхание, вытянул между маленьких злых кабаньих глаз хворостиной. Кабан повернулся и грозно побежал на улицу, а мать закричала:
- Не трожь, пострел! Он тебе таки выпустит кишки... - и дала подзатыльник.
А когда Ванятка заревел на весь двор, утерла ему нос и сказала:
- Не плачь, сынок, иди в конюшню, помогай отцу - запрягает на степь ехать.
Ванятка побежал к конюшне. Отец, подставив под телегу дугу, мазал дегтем и крутил ходко вертевшееся на приподнятой оси колесо.
Ванятка постоял, глядя хитрыми серыми глазами. Он был белобрыс, брови его выцвели от солнца и степного ветра, а нос облупился. Очень хотелось самому подмазывать телегу, макать черный помазок в ведерко с дегтем, крутить ходко вертевшееся на поднятой оси колесо, но отец все равно не позволит, а даст подзатыльник.
Ванятке хотелось все делать, что делают взрослые, а силенки не хватало. Вот и теперь - постоял-постоял, поглядел на скособочившуюся телегу, на широкую спину наклонившегося отца и юркнул* в конюшню.
______________
* Юркнул (юркнуть) - быстро убежал, скрылся.
В конюшне под соломенной крышей летали ласточки, а в углу, свесив губу, стоял, покачиваясь от дремоты, Пегаш. Без уздечки, без шлеи и хомута он казался голым.
Хомут висел на деревянном гвозде, вбитом в стену. Ванятка поднялся на цыпочки, достал руками хомут, а снять не может - тяжел. Ухватился за шею и стал изо всех сил тянуть в сторону. Хомут грузно упал на навоз. Ванятка, напрягаясь, подтащил его к коленям лошади и, весь красный от натуги, приподнял и стал надевать на морду Пегашу.
Пегаш, подрагивая добрыми мягкими губами, нагнул голову, вытянул шею, помогая надевать на себя хомут, но Ванятка никак не мог справиться, запутавшись в шлее. Наконец кое-как насунул хомут на нос, но через глаза не мог продвинуть. Пегашу надоело, и он высоко вскинул голову. Хомут сам собою ссунулся на шею, а Ванятка отчаянно завизжал: его зацепило шлеей, и он повис под лошадиной шеей. Пегашка смирно стоял, пожевывая губами.
Мужик вошел на визг, высвободил болтавшегося в воздухе Ванятку - лицо у него было расцарапано, - поставил наземь и дал такого шлепка, что тот вылетел из конюшни и с ревом побежал к матери, да не добежал: из открытого база* выскочили беломордые телята и, задрав хвосты, стали носиться по двору подбрыкивая. Ванятка схватил хворостину и погнал их на улицу, а с улицы, обогнув сад, на гору.
______________
* Баз - скотный двор.
На горе потянулась степь, сколько глаз хватает, и на самом краю стояли курганы - три кургана*, как три брата. За курганами отец будет косить сено.
______________
* Курганы (курган) - холмы, небольшие горки.
Телята спустились в балочку* и, помахивая хвостиками, стали щипать траву, а Ванятка обернулся в другую сторону и, приложив руку козырьком, стал глядеть. Под горой, за хутором, протянулся луг, по лугу извилисто блестела речка, темнели вербы, а дальше, теряясь обоими концами, как желтая ниточка, тянулась линия железной дороги. Телеграфные столбы стояли тоненькими палочками, и тихонько ползла длинная сороконожка - поезд; чуть белел передвигавшийся дымок.
______________
* Балочка (балка) - неглубокий овраг.
Потом Ванятка стал смотреть в ту сторону, где в сухом тумане пропадали рельсы, - там был город. Города не было видно, а тоненько-тоненько блестела звездочка: говорили - собор*.
______________
* Собор - главная или большая церковь в городе.
Долго смотрел в смутный, сизый сухой туман, одевавший край земли, очень хотелось глянуть хоть одним глазком, какой такой город, какие там хаты, плетни, куры, собаки и так ли скрипят неподмазанные телеги, как у них по улицам.
Да забыл про город, упал на четвереньки и стал разыскивать заячью капусту. Заячья капуста топорщилась в траве мясистыми листьями. Сорвал и долго со вкусом жевал, выплевывая жевки. Потом поискал и поел щавелю. Потом сунул в муравьиное гнездо палочку и облизал с нее муравьиный сок.
В небе плавал коршун.
Ванятка огляделся. Солнце поднялось. Становилось жарко, и от зноя степь стала трепетать тонким трепетанием.
Ванятка побежал с горы, мотая руками, как крыльями, - есть захотелось.
II
Над двором стоял зной; над навозом гулко тучами зудели серые мухи, а ласточки с чиликаньем низко и мгновенно проносились.
У печурки, сложенной во дворе, возилась мать с хлебами, к утру надо везти на покос, и сказала:
- Кабы дождя не было, касаточки разыгрались.
Обедали в хате только Ванятка, двухлетняя сестренка да мать, а старшие брат и сестра и отец были на сенокосе.
- Мамка, - сказал Ванятка, отпуская пояс на раздувшемся животе, - я к батюшке пойду на покос. Чего я тут не видал!
- Я те пойду!.. Я те так пойду, своих не узнаешь.
- Чего я тут не видал... - плаксиво тянул Ванятка.
- Цыц! Бери Нюрку да ступай на двор. Да гляди мне за ней, а то надысь нос расквасила. Ступай!
Ванятка подхватил сестренку под животик и поволок из хаты.
Во дворе все то же: зной, зудящие мухи и белогрудые ласточки, мелькая, чиликают.
Мать, убравшись с посудой, пошла месить навоз, тяжело вытаскивая из него босые, сразу ставшие грязными ноги. Потом навоз станут резать кирпичами, потом их высушат и будут зимой топить печи.
Ванятка выбрался с Нюркой на улицу; сели с ней посредине в горячую мягкую пыль и стали играть. Пришла старая свинья, постояла около них, подумала и пошла кушать копеечки*, которые густо росли вдоль дороги.
______________
* Копеечки - сорное растение.
Ванятка вскочил, погнался было за свиньей, потом сказал, делая страшное лицо и выпучив глаза:
- Нюрка, беги скорее к матке, а то свинья съест!
Девочка жалобно заплакала, закрыв ладошкой глазки, и, ковыляя, направилась к воротам, а Ванятка что есть духу пустился по дороге, обжигая босые ноги о горячую пыль, обогнул сад и, задыхаясь, вбежал на гору.
Внизу за хатами открылся луг, блестевшая в зное река, ниточка железной дороги, но Ванятка ничего этого не видел, а пустился бежать к трем курганам, которые стояли, как три брата.
Жесткая мелкая трава царапала босые ноги, солнце жгло. Иногда Ванятка с размаху садился на землю, хватал обеими руками ногу, выворачивал подошву, подтаскивая ее к самому лицу, слюнями оттирал налипшую пыль и грязь, и схватив черными ногтями воткнувшуюся колючку, выдергивал и опять пускался бежать.
Добежит до покосу, - трава там не такая, как тут: высокая, густая, отец ездит на громко звенящей, грохочущей косилке, управляя ножами, брат Алеша гоняет потных лошадей, сестра Варька на кизяках* варит кашу. Подойдет Ванятка, скажет: "Пусти, Алешка!" И станет сам гонять лошадей, косилка пойдет еще лучше, и отец скажет: "Ай да Ванька, молодца!"
______________
* На кизяках; кизяк - топливо, приготовленное из навоза.
И вдруг вспомнил плачущую Нюрку и что его бить будут, когда вернется. Заныло сердце, приостановился, посмотрел: луг уже скрылся за далеким краем обрыва, спряталась и речка, не видно железнодорожной линии, лишь сизоватый сухой туман лежит на краю и в нем чуть приметно звездочка сияет. А впереди степь, и три кургана, три брата, на самом краю стоят.
Опять побежал. Спустился в балочку, стал подыматься, да остановился: впереди какая-то большая рыжая птица бросилась на землю, потом взмыла*, опять упала, снова сильными взмахами поднялась и снова рыжим комом упала, и что-то на траве под ней трепыхалось, что-то желтое и живое.
______________
* Взмыла (взмыть) - взлетела быстро и высоко.
Ванятка что есть духу побежал и увидал - под коршуном отбивается и кричит, как ребенок, тоненько и жалобно, зайчишка. Подымается коршун, зайчишка прыгнет раза два-три, а тот упадет на него и начнет терзать когтями и клювом; зайчишка заверещит, опять прыгнет, и опять насядет коршун.
Ванятка пронзительно закричал и бросился к зайцу, испуганно махая руками.
Коршун недовольно поднялся, раскинул большие крылья; виднелся кривой нос, который он отворачивал то в ту, то в другую сторону, да лапы, желтоватые, мохнатые, которые он так и не подобрал.
Коршун улетел.
Зайчишка весь съежился комочком и сидел неподвижно, покорно заложив уши за спину и глядя большим, выпуклым, круглым глазом - другой был выклеван. Шерстка на нем мягкая, как пух, - зайчишка был совсем молоденький, молочный, - и голова в крови.
Ванятка взял его на руки. Он не сопротивлялся, а подвигал лапками и улегся комочком, как в гнезде.
Ванятка, осторожно держа, понес его назад.
- Ах ты, сердяга! Лапушка моя, бедненький... Ишь, проклятый, как он тебя!
Долго шел, пока не открылся луг, речка заблестела; по линии полз поезд, белел дымком; и звездочка собора стала яснее блестеть.
- Мамунька! Мамунька!.. - не своим голосом заорал Ванятка, вскакивая во двор, весь дрожа, с пылающим лицом. - Гли, кого я поймал.
Он забыл, что его будут драть, а мать, перестав на минуту месить навоз, закричала:
- Ты иде это шалаешься! Кому я велела Нюрку смотреть? Постой, я тебе побегаю...
Но, увидав окровавленного зайца на руках, сказала:
- Это еще чего такое?.. Вот кабы увидали тебя на улице собаки, разодрали бы совсем и с зайцем.
А Ванятка весь дрожит, прижимая зайца.
- Мамуня! Мамуня! Мамуня!.. Я его под лавку, я его под лавку... - и понес в хату.
Мать закричала:
- Куда ты эту погань?.. Вот я тебя совсем с ним на улицу выгоню.
Тогда Ванятка побежал к амбару, чтобы там устроить своего больного, но, когда подбежал к дверям, заяц вдруг развернулся, как пружина, толкнул в грудь, прыгнул на землю и, не успел моргнуть Ванятка, исчез под амбаром в узкую дыру, проделанную крысами.
Ванятка упал животом на землю и, прижимаясь лицом к мелкой сухой соломе и горячей пыли, долго глядел в дыру, но там было черно и пусто.
- Ванятка!.. - закричала мать, бросила месить и, слегка обтерев, ногу об ногу, навоз, подошла и оттаскала за вихры.
III
А ночью случилась гроза, - недаром так припекало днем и низко летали касаточки. Ванятка спал под образами* на лавке. Спал он всегда крепко и ничего никогда не слыхал, а сегодня чудилось, бегает будто по степи, а за ним гоняется коршун и будто нос у коршуна кривой, а глаз один вывернутый, красный. И вдруг сквозь веки почуял - кто-то заглянул, ярко-синий, режущий. И опять заглянул, да так нестерпимо, что Ванятка открыл глаза.
______________
* Под образами (образа) - под иконами.
Сквозь щели ставней лился ослепительно синеватый, почти белый свет, несколько секунд лился дрожа, потом погас, и стало непроглядно черно, глухо. Ванятка зажмурился, а сквозь веки опять на секунду заглянул ослепительный свет и погас.
Ванятка вскочил, ничего не видя. Стало невыносимо страшно - не оттого, что вспыхивал этот ослепительный, даже сквозь веки, свет, а оттого, что вспыхивал он молча. Когда погас, в темноте стояло глухое молчание, и Ванятка закричал:
- Мамуня-а!
Мать спала на кровати с маленькой сестренкой. Ванятка сполз на пол и, натыкаясь на стол, на скамейки, стал пробираться к кровати. Пошарил - пусто. Опять сквозь щели полился свет, и Ванятка увидал: матери нет, а Нюрка, прильнув к подушке, тихонько подсвистывала носом.
Снова все стало черно, глухо. Ванятка кинулся к выходу, нащупал дверь и, когда отворил, все увидел, яркое и отчетливое: пустой двор, корыто посередине, плетни и белый как кипень, не трепещущий тополь.
- Мамка-а!.. - закричал он в темноте и побежал к базам: должно быть, мать пошла подпереть двери, чтобы скотина не разбежалась.
Но, когда все кругом снова замерцало в ослепительном свете, он увидал, что возле - не базы, а плетень в соседний сад. Сейчас же все потухло, и Ванятка, протянув руки, побежал к базам, а когда осветило, увидал, что лазает у конюшни.
Заворчал гром. Упали тяжелые капли. Плача, натыкаясь то на плетень, то на кучу соломы или навоза, метался Ванятка, зовя мать.
Густо посыпал дождь. Гром раскатывался, заполняя все; сквозь мелькавшую мутно-белесую сетку дождя ничего не было видно.
Отдавшись отчаянию, весь мокрый, Ванятка, как стоял, сел на корточки, не зная, где он, и горько всхлипывал, глотая слезы вместе с сбегавшим по лицу дождем.
А гром то оглушал потрясающим треском, то ровно, как множество колес, раскатывался во всех направлениях, то глухо ворча, смолкал. Тогда, слышно было, шумел дождь, и с томительными промежутками вспыхивал синевато-беспредельный свет, трепетно отражаясь в бегущих всюду ручьях.
- Мамулька-а!.. Мамка-а!.. Ы-ы-ы...
И вдруг прислушался: возле, у самых ног, кто-то бесконечно жалобно и беспомощно вякал*. Ванятка протянул руку и нащупал мокрого, грязного, слабо ворочавшегося щенка. Верно, кто-нибудь выбросил, щенок прибился к воротам.
______________
* Вякал (вякать) - повизгивал тихо и жалобно.
Сразу прошел страх, ощущение заброшенности, одиночества. Ванятка поднял щенка, прижал, чувствуя, как он теплеет, тыкается мордочкой в грудь, и пошел, сразу разбирая, что он сидел под плетнем у ворот.
Молния широко осветила растворенную дверь в хату.
В комнате, освещаемая побледневшей и поредевшей молнией, мать беспокойно шарила по лавке:
- Где ты делся?.. Ванятка!
Ванятка осторожно пробирался к своей лавке, и вода бежала с него, оставляя лужи. Очень хотелось ему рассказать матери о своей находке, да побоялся и, прижав пригревшегося щенка, крепко и сладко заснул.
Заснул, и приснилось ему, будто опять налетает коршун, клюет и больно бьет его крыльями.
Вскочил испуганно, а это мать больно шлепает его рукой, и уже день на дворе.
- Это что за моду взял? Не таскайся, не таскайся!.. Все запакостил. Вот тебе! Вот тебе!
Потом схватила жалобно завизжавшего щенка и понесла во двор и за воротами выкинула в лопухи.
Ванятка бежал за ней плача. А когда ушла, подобрал щенка, принес к амбару и устроил ему из соломы гнездо в старой кошелке.
Так завелось у Ванятки свое хозяйство.
Заяц долго сидел под амбаром, да голод не тетка, и в конце концов высунулся из дыры, выставив мордочку, торопливо обнюхивая подвижными ноздрями воздух. Больной глаз заструпился, втянуло его, стал подживать. Здоровый, большой, круглый и любопытный, глядел осторожно.
Ванятка клал около дыры под амбаром кусочки хлеба, молодых капустных листьев, приносил молоко в горшочке, из степи - заячьей капусты, и заяц все подбирал. Стал есть из рук и день ото дня ручнел.
Вот только собаки одолевали. Как только придет под праздник отец с поля, собаки придут за телегой и, как звери, кидаются к амбару, а заяц юркнет в дыру и уже не показывается. Собаки визжат, роют лапами, да не достать.
Да и отец был недоволен и раза два больно оттрепал за волосы Ванятку, чтоб делом занимался, а не баловался с зайцем.
Дела же у Ванятки всегда было много, как и у всех во дворе. Когда лошади были дома, гонял лошадей и быков на водопой, выгонял телят на гору, возил отцу на ближайший покос хлеба, пшена, глядел за Нюркой. Зато в каждую свободную минуту бежал к амбару и проводил время с друзьями.
Щенок и заяц подросли и выровнялись, привыкли друг к другу и презабавно играли. Щенок облапит зайца, поймает за шиворот и начинает немилосердно таскать. Заяц встанет на задние лапы да так забарабанит передними по морде, что щенок повалится на спину и начнет отбиваться, сердито повизгивая. А Ванятка покатывается со смеху.
Только взрослые досаждали Ванятке: гонялись за зайцем, травили собаками. Но заяц перестал бояться собак: погонятся за ним - он под амбар, а если посреди двора окружат - вскочит на телегу или в сени забьется. А раз вскочил в большую кадку с резаной соломой; собаки прыгают кругом, а достать не могут; увидал Ванятка, выручил.
Щенок и заяц спали вместе в кошелке, свернувшись клубочком. А утром рано, чуть зорька низко закраснеется за дальними вербами, щенок и заяц являются к окну, за которым спит Ванятка, станут на задние лапы и заглядывают. Щенок повизгивает, а заяц забарабанит по стеклу, да так, что, того и гляди, стекло вылетит.
Увидит мать и прогонит хворостиной, а не увидит - Ванятка откроет окошко и даст каждому по корочке хлебца, припасенной с вечера.
IV
Однажды случилось событие, которое не только помирило всех с зайцем и щенком, но и доставило обоим почетное положение.
Лето перевалило за ильин день*. Пшеницу сняли, и все стали готовить катки и молотилки. Отец Ванятки тоже целый день налаживал каменные катки, чтоб утром, на заре, отвезти их на поле и начать молотьбу.
______________
* Ильин день - 20 июля.
Ночь была черная, ветреная, суховей трепал в темноте вербы и тополя, кружил по темному двору соломинки и сухие камышинки. Все крепко спали. Собаки полаяли с вечера и тоже дремали, свернувшись под телегой. Заяц со щенком забился под амбар.
С улицы, осторожно скрипнув жердевыми воротами, вошли три человека; у одного был лом. Собаки с ревом вырвались из-под телеги. Им бросили несколько кусков сала с отравой. Они похватали, сейчас же стали кататься в судорогах и неподвижно вытянулись.
Три человека стали ломать замок у конюшни. Из-под амбара выскочил щенок и, вертясь около ног, стал тявкать. Тот, что держал лом, ударил им щенка, но в темноте задел лишь слегка. Щенок отчаянно завизжал и понесся, поджав одну ногу, к Ваняткиному окну; Заяц испуганно помчался за ним. Под окном щенок, надрываясь, визжал, метался, а заяц стал на задние лапы и забарабанил в стекло.
Услыхал Ваняткин отец, схватил ружье, вышел на двор, покликал собак никто не отзывался. Это показалось подозрительным, и он выстрелил в воздух. Потом позвал старшего сына, вместе осмотрели двор, нашли дохлых собак, а на дверях конюшни погнутую дужку замка. Воров и след простыл, - не успели сломать замка.
С этих пор и щенок и заяц стали полноправными гражданами во дворе. Мать Ваняткина стала обоих кормить.
- Ничего, пущай растет, - говорил Ваняткин отец, трепля радостно лизавшего руки щенка. - Пущай растет, сторожем будет. Ишь, рот черный - злой будет.
И дали клички: щенку - Забияка, зайцу - Одноглазый. Они привыкли и прибегали на клички.
К осени Забияка выровнялся в хорошую собаку, облохматился, а кругом морды и около глаз выросли косматые, торчком стоящие усы и баки, что придавало ему свирепый вид. А Одноглазый стал белеть.
Ванятка не расставался с ними. Куда бы ни шел, впереди трусил* лохматый дымчатый Забияка с косматой свирепой мордой, а сзади Одноглазый сделает два-три скачка, станет столбиком и поводит ушами, а там опять прыгнет и опять постоит и послушает. Если выскочат собаки, Одноглазый перемахнет через плетень и исчезнет в саду, а там его лови не лови - не поймаешь. Ванятка пройдет дальше, оглянется, а Одноглазый опять тут, прыгнет-прыгнет, станет и пошевелит ушами.
______________
* Трусил (трусить) - бежал не очень быстро.
Зато и Ванятка любил их. Бывало, сядет на землю, обнимет с одной стороны Одноглазого, с другой - Забияку, сидит и рассказывает им, как людям, по целым часам. А они понимают: Одноглазый пошевеливает ушами, а Забияка нет-нет да и лизнет Ванятку в лицо, за что получает легонький тумак. И всяким сладким куском делился с ними Ванятка.
V
Прошел сентябрь. Все Ваняткины товарищи ходили в школу. Скучно стало Ванятке, и говорит он как-то отцу:
- Батя, слышь, отдай в училище. Ну, чего я тут... Слышь, отдай!
Отец почесал поясницу, поглядел на серое небо, по которому скучно летели вороны, и сказал:
- Постой, сынок, рано тебе. Пущай эта зима пройдет, а на тот год отдам.
- Отдай-ай, батя... Отдай-ай!.. - упрямо хныкал Ванятка.
- Цыц! Сказываю - на будущий год.
Ванятка замолчал, но задумал свое.
Пошли дожди. Деревья трепались в холодном ветре, который обрывал последние крутившиеся листья и заливал окна сбегающими ручьями. По лужам, покрывшим черные от грязи улицы, вскакивали и лопались дождевые пузыри. Стало неуютно, безлюдно, скучно. Одноглазый и Забияка целыми часами спали под амбаром.
Ванятка улучил* минуту, достал с полатей старые отцовские сапоги и вставил туда ноги. На спину и на голову углом накинул от дождя мешок и отправился.
______________
* Улучил (улучить) - нашел, выбрал подходящее время.
До училища было три версты. Грязь стояла непролазная. Колеса вязли по ступицу, лошади едва вытаскивали ноги.
Ванятка на улице сейчас же утонул сапогами, и когда вытащил ноги, они вылезли из сапог. Тогда он ухватился за голенище, вытянул сапог и переставил одну ногу, потом ухватился за голенище другого сапога, переставил - так и стал передвигаться, переставляя ноги.
В пот ударило Ванятку. Он разогнулся и глянул назад: уныло опустив голову и хвост и вытаскивая грязные лапы, плелся Забияка, а за ним то присядет, то прыгнет Одноглазый, по самые уши в грязи.
Ванятка задумался:
- Уйдите вы! Вам нельзя... Пошли, пошли!
Забияка покорно завилял хвостом, с которого текла грязь, а Одноглазый недоумевающе поводил ушами.
Ванятка стал швырять в них грязью, а они не понимали, за что это.
- Пошли! - кричал Ванятка, отогнал и опять побрел, утопая в грязи.
Косой дождь все так же сек лицо и заливался за шею и в рукава. Идти было мучительно тяжело. Только когда выбрался на полугорье и пошел косогором по каменистому хрящу, стало суше. Вдали из-за сада показалось белое здание школы. Ванятка, подходя к училищу, оглянулся: Забияка, нагнув голову, хитро крался, а Одноглазый стоял столбиком, пошевеливая ушами.
Ванятка опять с отчаянием стал швырять в них камнями, комьями грязи, со слезами озлобления крича. Забияка, поджав хвост, мокрый и жалкий, побежал под дождем домой, а за ним, то задерживаясь, то скачками, пошел Одноглазый. Выскочила откуда-то, тявкая, собачонка, и заяц умчался.
Ваня обтер в сенях свои чудовищные сапоги и вошел в школу. Там стоял невероятный содом, гам, шум - была перемена.
Ребятишки накинулись на Ванятку.
- А-а, зайчиный отец!
- Ванька, здорово!
Ванятка стоял среди них, не зная, что делать. Когда пробил звонок, все повалили в класс. Ваня, волоча по полу сапогами, которых он не мог поднять, вошел вслед за другими и примостился на краешке парты.
Вошел учитель. Все закричали:
- Новичок! Новичок!
Учитель подошел к Ванятке:
- Ты чей?
Ванятка стоял, упорно глядя на пол.
- Ну, что же ты не говоришь? Чей же ты?
- Мамкин, - угрюмо сказал Ванятка, все глядя на пол.
Ребятишки покатились от хохота и закричали:
- Заячий хозяин!
- Он Щербаков! Щербака рыжего сын.
Учитель улыбнулся.
- Зачем же ты пришел?
- Букварь...
Все опять засмеялись.
- Сколько тебе лет?
- Об рождестве* девятый пойдет.
______________
* Об рождестве - то есть когда рождество наступит. Рождество - зимний религиозный праздник.
- Видишь, хлопец, ты еще мал, приходи на тот год.
- Я реветь буду, - все так же хмуро заявил Ванятка.
Учитель опять улыбнулся и ласково погладил по голове.
- Ну хорошо, оставайся пока, слушай, о чем тут говорят. Я сам поговорю с отцом.
Класс стал заниматься, а Ванятка, напрягая и морща лоб, слушал, ничего не понимая.
Урок подходил к концу. Вдруг все головы повернули к окну, и учитель остановился на полуслове: в омытом дождем стекле виднелись две морды, внимательно глядевшие в комнату, - одна косматая, другая с длинными ушами.
Ребятишки захохотали.
- Это что такое? - спросил учитель.
- Это Ванькин кобель да заяц.
- Одноглазый.
- На задних ногах стоит.
- Они у него выучены.
Учитель строго сказал:
- Это не годится. Нельзя так.
Ванятка горько разрыдался:
- Я их убью. Я их прогонял, они не слухают. Я их собаками зацукаю*...
______________
* Зацукаю - затравлю.
Учитель, успокаивая, опять ласково погладил по голове:
- Ну ничего, ничего, успокойся. Только не бери их с собой в другой раз.
Потом позвал сторожа и что-то сказал ему. Сторож, стуча в сенях сапогами, хлопнул наружной дверью, и в стекле разом исчезли и косматая и ушастая морды.
Когда Ванятка ворочался, на косогоре его ждали и Забияка и Одноглазый, невыразимо грязные. Забияка, радостно визжа, прыгал и лизал лицо, а Одноглазый становился столбиком и барабанил по коленям. Ванятка ласкал обоих и, радостный и счастливый, держась руками за голенища, чтоб не вылезли ноги, добрался домой.
VI
Пришел март. Снега быстро таяли, шумели овраги, птицы летели с юга, и солнце безоблачно сияло.
Ванятка каждый день ходил в школу, но ни Забияка, ни Одноглазый его уже не провожали.
С зайцем стало делаться что-то странное. Стал он беспокоен, пуглив, поминутно навастривал уши, не давался в руки. И однажды исчез.
Долго ходил и искал его Ванятка - нигде не было.
Только когда однажды выбрался на гору, на талом снегу увидел обтаявшие заячьи следы: большими скачками, видно, уходил в степь и уже больше не ворочался.
Только раз летом на покосе видел Ванятка, как по скошенному месту прокатился крупный заяц, остановился на секунду, присел, повел ушами и исчез, мелькнув в траве. Своя, видно, началась жизнь.
А у Ванятки и Забияки тоже у каждого своя была жизнь: Забияка зло сторожил двор, лошадей, скотину, днем и ночью не подпускал к дому никого. Стал он еще косматее, с мотающимися комками грязи на лохмах.
Ванятка летом не покладая рук работал на дворе, в поле, ездил на мельницу, возил на станцию хлеб, а зимой в отцовских валенках бегал в школу.
